Неточные совпадения
Молодые же были в дворянских расстегнутых мундирах с низкими талиями и
широких в плечах, с
белыми жилетами, или в мундирах с черными воротниками и лаврами, шитьем министерства юстиции.
Одетая в
белое с
широким шитьем платье, она сидела в углу террасы за цветами и не слыхала его.
Они медленно двигались по неровному низу луга, где была старая запруда. Некоторых своих Левин узнал. Тут был старик Ермил в очень длинной
белой рубахе, согнувшись, махавший косой; тут был молодой малый Васька, бывший у Левина в кучерах, с размаха бравший каждый ряд. Тут был и Тит, по косьбе дядька Левина, маленький, худенький мужичок. Он, не сгибаясь, шел передом, как бы играя косой, срезывая свой
широкий ряд.
Множество низеньких домиков, разбросанных по берегу Терека, который разбегается все
шире и
шире, мелькали из-за дерев, а дальше синелись зубчатою стеной горы, и из-за них выглядывал Казбек в своей
белой кардинальской шапке.
Он был среднего роста; стройный, тонкий стан его и
широкие плечи доказывали крепкое сложение, способное переносить все трудности кочевой жизни и перемены климатов, не побежденное ни развратом столичной жизни, ни бурями душевными; пыльный бархатный сюртучок его, застегнутый только на две нижние пуговицы, позволял разглядеть ослепительно чистое
белье, изобличавшее привычки порядочного человека; его запачканные перчатки казались нарочно сшитыми по его маленькой аристократической руке, и когда он снял одну перчатку, то я был удивлен худобой его бледных пальцев.
Герои наши видели много бумаги, и черновой и
белой, наклонившиеся головы,
широкие затылки, фраки, сертуки губернского покроя и даже просто какую-то светло-серую куртку, отделившуюся весьма резко, которая, своротив голову набок и положив ее почти на самую бумагу, выписывала бойко и замашисто какой-нибудь протокол об оттяганье земли или описке имения, захваченного каким-нибудь мирным помещиком, покойно доживающим век свой под судом, нажившим себе и детей и внуков под его покровом, да слышались урывками короткие выражения, произносимые хриплым голосом: «Одолжите, Федосей Федосеевич, дельце за № 368!» — «Вы всегда куда-нибудь затаскаете пробку с казенной чернильницы!» Иногда голос более величавый, без сомнения одного из начальников, раздавался повелительно: «На, перепиши! а не то снимут сапоги и просидишь ты у меня шесть суток не евши».
— Мило, Анна Григорьевна, до невероятности; шьется в два рубчика:
широкие проймы и сверху… Но вот, вот, когда вы изумитесь, вот уж когда скажете, что… Ну, изумляйтесь: вообразите, лифчики пошли еще длиннее, впереди мыском, и передняя косточка совсем выходит из границ; юбка вся собирается вокруг, как, бывало, в старину фижмы, [Фижмы — юбка с каркасом.] даже сзади немножко подкладывают ваты, чтобы была совершенная бель-фам. [Бель-фам (от фр. belle femme) — пышная женщина.]
Всегда очень
широкое и легкое платье, прекрасное
белье, большие отвороченные манжеты и воротнички…
По небу, изголуба-темному, как будто исполинскою кистью наляпаны были
широкие полосы из розового золота; изредка
белели клоками легкие и прозрачные облака, и самый свежий, обольстительный, как морские волны, ветерок едва колыхался по верхушкам травы и чуть дотрогивался до щек.
Одет он был в
широком щегольском легком пальто, в светлых летних брюках, и вообще все было на нем широко, щегольское и с иголочки;
белье безукоризненное, цепь к часам массивная.
За ним, в некотором расстоянии, рысью мчалась тройка
белых лошадей. От серебряной сбруи ее летели
белые искры. Лошади топали беззвучно,
широкий экипаж катился неслышно; было странно видеть, что лошади перебирают двенадцатью ногами, потому что казалось — экипаж царя скользил по воздуху, оторванный от земли могучим криком восторга.
Подсели на лестницу и остальные двое, один — седобородый, толстый, одетый солидно, с
широким, желтым и незначительным лицом, с длинным,
белым носом; другой — маленький, костлявый, в полушубке, с босыми чугунными ногами, в картузе, надвинутом на глаза так низко, что виден был только красный, тупой нос, редкие усы, толстая дряблая губа и ржавая бороденка. Все четверо они осматривали Самгина так пристально, что ему стало неловко, захотелось уйти. Но усатый, сдув пепел с папиросы, строго спросил...
Самгин снял шляпу, поправил очки, оглянулся: у окна, раскаленного солнцем, —
широкий кожаный диван, пред ним, на полу, — старая, истоптанная шкура
белого медведя, в углу — шкаф для платья с зеркалом во всю величину двери; у стены — два кожаных кресла и маленький, круглый стол, а на нем графин воды, стакан.
— Нет, — сказал Самгин. Рассказ он читал, но не одобрил и потому не хотел говорить о нем. Меньше всего Иноков был похож на писателя; в
широком и как будто чужом пальто, в
белой фуражке, с бородою, которая неузнаваемо изменила грубое его лицо, он был похож на разбогатевшего мужика. Говорил он шумно, оживленно и, кажется, был нетрезв.
Самгин осторожно оглянулся. Сзади его стоял широкоплечий, высокий человек с большим, голым черепом и круглым лицом без бороды, без усов. Лицо масляно лоснилось и надуто, как у больного водянкой, маленькие глаза светились где-то посредине его, слишком близко к ноздрям
широкого носа, а рот был большой и без губ, как будто прорезан ножом. Показывая
белые, плотные зубы, он глухо трубил над головой Самгина...
Когда он пришел, Дронова не было дома. Тося полулежала в гостиной на
широкой кушетке, под головой постельная подушка в
белой наволоке, по подушке разбросаны обильные пряди темных волос.
Это было дома у Марины, в ее маленькой, уютной комнатке. Дверь на террасу — открыта, теплый ветер тихонько перебирал листья деревьев в саду; мелкие
белые облака паслись в небе, поглаживая луну, никель самовара на столе казался голубым, серые бабочки трепетали и гибли над огнем, шелестели на розовом абажуре лампы. Марина — в широчайшем
белом капоте, — в
широких его рукавах сверкают голые, сильные руки. Когда он пришел — она извинилась...
Тесная группа мужчин дружно аплодировала, в средине ее важно шагали чернобородые, с бронзовыми лицами, в
белых чалмах и бурнусах, их сопровождали зуавы в
широких красных штанах.
Когда она поднимала руки,
широкие рукава взмахивались, точно крылья, и получалось странное, жуткое противоречие между ее
белой крылатой фигурой, наглой, вызывающей улыбкой прекрасного лица, мягким блеском ласковых глаз и бесстыдством слов, которые наивно выговаривала она.
Сигару курил, стоя среди комнаты, студент в сюртуке, высокий, с кривыми ногами кавалериста; его тупой,
широкий подбородок и бритые щеки казались черными, густые усы лихо закручены; он важно смерил Самгина выпуклыми,
белыми глазами, кивнул гладко остриженной, очень круглой головою и сказал басом...
Пришла Марина и с нею — невысокий, но сутуловатый человек в
белом костюме с
широкой черной лентой на левом рукаве, с тросточкой под мышкой, в сероватых перчатках, в панаме, сдвинутой на затылок. Лицо — смуглое, мелкие черты его — приятны; горбатый нос, светлая, остренькая бородка и закрученные усики напомнили Самгину одного из «трех мушкетеров».
Белые двери привели в небольшую комнату с окнами на улицу и в сад. Здесь жила женщина. В углу, в цветах, помещалось на мольберте большое зеркало без рамы, — его сверху обнимал коричневыми лапами деревянный дракон. У стола — три глубоких кресла, за дверью —
широкая тахта со множеством разноцветных подушек, над нею, на стене, — дорогой шелковый ковер, дальше — шкаф, тесно набитый книгами, рядом с ним — хорошая копия с картины Нестерова «У колдуна».
Марина была не то что хороша собой, а было в ней что-то втягивающее, раздражающее, нельзя назвать, что именно, что привлекало к ней многочисленных поклонников: не то скользящий быстро по предметам, ни на чем не останавливающийся взгляд этих изжелта-серых лукавых и бесстыжих глаз, не то какая-то нервная дрожь плеч и бедр и подвижность, игра во всей фигуре, в щеках и в губах, в руках; легкий, будто летучий, шаг,
широкая ли, внезапно все лицо и ряд
белых зубов освещавшая улыбка, как будто к нему вдруг поднесут в темноте фонарь, так же внезапно пропадающая и уступающая место слезам, даже когда нужно, воплям — бог знает что!
Шторы у ней были опущены, комнаты накурены. Она в
белой кисейной блузе, перехваченной поясом, с
широкими кружевными рукавами, с желтой далией на груди, слегка подрумяненная, встретила его в своем будуаре. Там, у дивана, накрыт был стол, и рядом стояли два прибора.
В это время из залы с шумом появилась Полина Карповна, в кисейном платье, с
широкими рукавами, так что ее полные,
белые руки видны были почти до плеч. За ней шел кадет.
И простой и непростой народ — все были одеты в
белые бумажные, или травяные (grasscloth),
широкие халаты, под которыми надеты были другие, заменявшие
белье; кроме того, на всех надето было что-то вроде шаровар из тех же материй, как халаты, у высших
белые и чистые, а у низших
белые, но грязные.
Когда я выезжал из города в окрестности, откуда-то взялась и поехала, то обгоняя нас, то отставая, коляска; в ней на первых местах сидел августинец с умным лицом, черными, очень выразительными глазами, с выбритой маковкой, без шляпы, в
белой полотняной или коленкоровой
широкой одежде; это бы ничего: «On ne voit que зa», — говорит француженка; но рядом с монахом сидел китаец — и это не редкость в Маниле.
На ней было
широкое и длинное шелковое голубое платье, надетое как-то на плечо, вроде цыганской шали,
белые чистые шаровары; прекрасная, маленькая, но не до уродливости нога, обутая по-европейски.
Увидишь одну-две деревни, одну-две толпы — увидишь и все: те же тесные кучи хижин, с вспаханными полями вокруг, те же
белые широкие халаты на всех,
широкие скулы, носы, похожие на трефовый туз, и клочок как будто конских волос вместо бороды да разинутые рты и тупые взгляды; пишут стихами, читают нараспев.
Мы стали прекрасно. Вообразите огромную сцену, в глубине которой, верстах в трех от вас, видны высокие холмы, почти горы, и у подошвы их куча домов с
белыми известковыми стенами, черепичными или деревянными кровлями. Это и есть город, лежащий на берегу полукруглой бухты. От бухты идет пролив,
широкий, почти как Нева, с зелеными, холмистыми берегами, усеянными хижинами, батареями, деревнями, кедровником и нивами.
Я хотел было напомнить детскую басню о лгуне; но как я солгал первый, то мораль была мне не к лицу. Однако ж пора было вернуться к деревне. Мы шли с час все прямо, и хотя шли в тени леса, все в
белом с ног до головы и легком платье, но было жарко. На обратном пути встретили несколько малайцев, мужчин и женщин. Вдруг до нас донеслись знакомые голоса. Мы взяли направо в лес, прямо на голоса, и вышли на
широкую поляну.
Куда спрятались жители? зачем не шевелятся они толпой на этих берегах? отчего не видно работы, возни, нет шума, гама, криков, песен — словом, кипения жизни или «мышьей беготни», по выражению поэта? зачем по этим
широким водам не снуют взад и вперед пароходы, а тащится какая-то неуклюжая большая лодка, завешенная синими,
белыми, красными тканями?
«Это-то секретари?» На трап шли, переваливаясь с ноги на ногу, два старика, лет 70-ти каждый, плешивые, с седыми жиденькими косичками, в богатых штофных юбках, с
широкой бархатной по подолу обшивкой, в
белых бумажных чулках и, как все прочие, в соломенных сандалиях.
Я обогнул утес, и на
широкой его площадке глазам представился ряд низеньких строений, обнесенных валом и решетчатым забором, — это тюрьма. По валу и на дворе ходили часовые, с заряженными ружьями, и не спускали глаз с арестантов, которые, с скованными ногами, сидели и стояли, группами и поодиночке, около тюрьмы. Из тридцати-сорока преступников, которые тут были, только двое
белых, остальные все черные.
Белые стыдливо прятались за спины своих товарищей.
Такие же были и небольшие
широкие руки и
белая полная шея, видневшаяся из-за большого воротника халата.
Невольно он обращался преимущественно к
широкому старцу с
белыми завитками бороды, ожидая от него одобрения или возражения.
Фанарин встал и, выпятив свою
белую широкую грудь, по пунктам, с удивительной внушительностью и точностью выражения, доказал отступление суда в шести пунктах от точного смысла закона и, кроме того, позволил себе, хотя вкратце, коснуться и самого дела по существу и вопиющей несправедливости его решения.
После речи товарища прокурора со скамьи адвоката встал средних лет человек во фраке, с
широким полукругом
белой крахмальной груди, и бойко сказал речь в защиту Картинкина и Бочковой. Это был нанятый ими зa 300 рублей присяжный поверенный. Он оправдывал их обоих и сваливал всю вину на Маслову.
— Ну, так прощай; очень, очень рад, что встретил тебя, — сказал Шенбок и, пожав крепко руку Нехлюдову, вскочил в пролетку, махая перед глянцовитым лицом
широкой рукой в новой
белой замшевой перчатке и привычно улыбаясь своими необыкновенно
белыми зубами.
С громом отворились ворота, бряцанье цепей стало слышнее, и на улицу вышли конвойные солдаты в
белых кителях, с ружьями и — очевидно, как знакомый и привычный маневр, — расстановились правильным
широким кругом перед воротами.
Вытянутое, безжизненное лицо Половодова едва было тронуто жиденькой растительностью песочного цвета; широко раскрытые глаза смотрели напряженным, остановившимся взглядом, а
широкие, чувственные губы и крепкие
белые зубы придавали лицу жесткое и, на первый раз, неприятное выражение.
Если днем все улицы были запружены народом, то теперь все эти тысячи людей сгрудились в домах, с улицы
широкая ярмарочная волна хлынула под гостеприимные кровли. Везде виднелись огни; в окнах, сквозь ледяные узоры, мелькали неясные человеческие силуэты; из отворявшихся дверей вырывались
белые клубы пара, вынося с собою смутный гул бушевавшего ярмарочного моря. Откуда-то доносились звуки визгливой музыки и обрывки пьяной горластой песни.
При лунном свете на воротах можно было прочесть: «Грядет час в онь же…» Старцев вошел в калитку, и первое, что он увидел, это
белые кресты и памятники по обе стороны
широкой аллеи и черные тени от них и от тополей; и кругом далеко было видно
белое и черное, и сонные деревья склоняли свои ветви над
белым.
Белье, длинный галстук в виде шарфа, все было так, как и у всех шиковатых джентльменов, но
белье, если вглядеться ближе, было грязновато, а
широкий шарф очень потерт.
Мягко опустилась она в кресло, мягко прошумев своим пышным черным шелковым платьем и изнеженно кутая свою
белую как кипень полную шею и
широкие плечи в дорогую черную шерстяную шаль.
Кудя-хе — быстрая и порожистая речка длиною около 20 км. Она протекает по
широкой долине и тоже берет начало с хребта Карту. Верхняя часть долины покрыта горелым сухостоем. Вновь появившийся молодняк состоит главным образом из осины, лиственницы и
белой березы; ближе к морю, в горах, преобладают хвойные породы.
За день мы прошли немного и стали биваком около реки Бабкова. Здесь можно видеть хорошо выраженные береговые террасы. Они высотой около 12 м. Река в них промыла узкое ложе, похожее на каньон. По
широкому заболоченному плато кое-где растут в одиночку
белая береза, лиственница и поросль дуба.
Она не очень была хороша собой; но решительное и спокойное выражение ее лица, ее
широкий,
белый лоб, густые волосы и, в особенности, карие глаза, небольшие, но умные, ясные и живые, поразили бы и всякого другого на моем месте.
Г-н Беневоленский был человек толстоватый, среднего роста, мягкий на вид, с коротенькими ножками и пухленькими ручками; носил он просторный и чрезвычайно опрятный фрак, высокий и
широкий галстух,
белое, как снег,
белье, золотую цепочку на шелковом жилете, перстень с камнем на указательном пальце и белокурый парик; говорил убедительно и кротко, выступал без шума, приятно улыбался, приятно поводил глазами, приятно погружал подбородок в галстух: вообще приятный был человек.
Круглые, низкие холмы, распаханные и засеянные доверху, разбегаются
широкими волнами; заросшие кустами овраги вьются между ними; продолговатыми островами разбросаны небольшие рощи; от деревни до деревни бегут узкие дорожки; церкви
белеют; между лозниками сверкает речка, в четырех местах перехваченная плотинами; далеко в поле гуськом торчат драхвы; старенький господский дом со своими службами, фруктовым садом и гумном приютился к небольшому пруду.